Перед тем, как читать его, советую ознакомиться с интервью из ROCK #004, а после этого - с последним интервью в ROCK&READ #031
Правила для распространения обычные - не запрещено, но пожалуйста, с копирайтом на мой дневник (yukine).
Заранее благодарю всех, кто прочитает это интервью, это очень важно для меня.
ROCK&READ 016: Daisuke (the studs)
«...И, в конечном счете, я пришел к выводу, что нет ничего плохого, чтобы просто быть самим собой, продолжать играть так, как я всегда это делал.»
«...И, в конечном счете, я пришел к выводу, что нет ничего плохого, чтобы просто быть самим собой, продолжать играть так, как я всегда это делал.»
— Поскольку ранее вы уже достаточно откровенно рассказали о себе...— Поскольку ранее вы уже достаточно откровенно рассказали о себе (см. интервью ROCK #004), в этот раз мне бы хотелось поговорить о вас в настоящем. И в этой связи, мне кажется, невозможно не коснуться вопроса распада Kagerou, если говорить прямо, в этом деле остались еще белые пятна.
Да, это так. Здесь дело не в том, что мы рассорились с членами группы... Чем прекратили, потому что хотели, у меня есть ощущение, что просто пришло такое время для нас. Поэтому у меня совершенно нет сожалений о том, что случилось, к тому же, мы и сейчас созваниваемся с остальными, ходим выпить вместе. Звучит странно, но это вроде перехода из младшей школы в среднюю, из средней — в старшую (смеется). Мне кажется, похоже на чувство, когда наступает пора выпускаться и переходить на следующую ступень в школе
— Во время Kagerou вы все говорили в один голос: «Мы совершенно не хотим продаваться, мы — друзья, поэтому если мы, как друзья не будем получать от группы удовольствие, в ней не будет смысла». И, напротив, возможно, что вы потеряли возможность продолжать играть, действуя только из этих побуждений?
Как бы лучше выразиться... Просто время пришло, наверное, так? Играя только на тех чувствах, только на восторге, разные вещи не будут получаться. От простого посыла «если весело, то хорошо», каждый из нас пришел к тому, что у всех появились свои желания, например, «хочу обратиться с вопросом к современному обществу». К тому же, мы все уже не дети, поэтому то, о чем мы раньше не думали, стало требовать внимания...
— Поэтому у всех разный способ жить?
Да. На самом деле, когда в прошлом году (2006) у нас был разговор «что будет с группой дальше?»... если выражать в «плюсах» и «минусах», то можно сказать, что атмосфера на том собрании была абсолютно «минусовая». Если говорить о том, что сделал я — я написал на доске, которая была в комнате что-то вроде «Лето 2007, как бы то ни было сыграем в Nihon Budokan!».
— Вы это всерьез писали?
Нет, я хотел проверить остальных (смеется). Думал, вдруг кто-нибудь по ошибке подхватит (смеется). Не то, чтобы я в самом деле хотел сыграть там, просто написал что-то, похожее на цель. Но и правда, никто не подхватил эту идею (смеется).
— Это породило только молчание, да?
Все с кислыми улыбками (смеется).
— И этот ваш поступок стал своего рода сообщением для остальных, что если у вас нет настроя сделать это, то невозможно продолжать играть в этой группе?
Было и это. В самом деле, что-то вроде цели.... Просто я хотел сказать, пусть «играть, получая удовольствие» и есть цель Kagerou, необходимо найти другую, более реальную, осязаемую цель. Поэтому не задумываясь, реально это или нет, я просто написал первое, что пришло в голову. Слишком материалистично (смеется).
— То есть, в то время над вами уже довлела необходимость решить будущее Kagerou?
Да. Тогда уже у нас появились расхождения в мотивации, например.
— Когда группа распадается, или прибегает к приостановлению деятельности, фанаты так или иначе начинают поиск виновного в этом, и в случае с Kagerou.... можно сказать, вы все виноваты в этом?
Именно так. Потому что, в конечном счете, все сошлись на распаде. Разговор о том, не следует ли нам распустить группу случался два раза в прошлом. Это не значит, что мы ссорились тогда, просто возникало какое-то неопределенное чувство тревоги. Тогда я пряча свои слезы под солнечными очками просил остальных и как-то получалось склонить их к тому, чтобы продолжать (смеется). Ощущение, что не хочется останавливать то, что двигалось. Тогда, похоже, остальные понимали что я чувствовал, поэтому решали двигаться дальше, но в последний раз, даже прибегни я к этому способу, наверное, меня бы проигнорировали (смеется). Так что мы подошли к тому рокового момента.
— Я плотнее всего общался с вами в конечный период вашей деятельности, ездил с вами в европейский тур, но скажите, лично вы стояли в тот момент перед дилеммой? Хоть и хотели просто получать удовольствие от музыки, в действительности дошли до того, что расширили поле своей деятельности до других стран. При том, что увеличивался и разрыв, о котором вы говорили.
Да. Когда мы только создали Kagerou... Это был самый первый концерт, поэтому люди собрались в том числе и из-за того, что кто-то был популярен в предыдущей группе. Ну, все равно тогда не было и сотни зрителей, тогда было чувство: «и так неплохо», «я играю так, как хочу». После того концерта количество зрителей на концертах в Токио стало быстро сокращаться. Когда складывается такая ситуация, в группе появляются те, кто начинают переживать, ведь так? Но мы дали этому такое толкование: мы играем слишком новую музыку, зрители не могут привыкнуть.
— Удивительно позитивное толкование (смеется).
Так что мы не унывали, наоборот, быстро уверовали в себя (смеется). Можно сказать, что новым было то, что мы во всем излишне усердствовали, но со сцены видно — интересно зрителям или нет. Были и те, кто посреди выступления уходил. И глядя на это, я думал, что это подтверждение того, что мы слишком новы, что мы круты (смеется). Думал, что я появился на свет, чтобы передать людям этот импульс (смеется). Не знаю, плохо это или хорошо, но среди того, как раздувалась моя вера в себя... Наверное это было с того момента когда мы сыграли сольный концерт в O-WEST, вдруг, непонятно почему, стало приходить много людей, и тогда появилось чувство тревоги, так это можно назвать.
— Вы забеспокоились?
Да. Хоть предельно «слишком новый» я, вроде как вел тех людей, которых мы притягивали, а атмосфере восторженных слов получал удовольствие, и тогда мое внимание обратили на то, что в какой-то момент я сам начал танцевать под дудку зрителей
— А возможно вы сами себя запутали (смеется)
Не иначе (смеется). В самом начале, вроде как, было сильно ощущение: «у нас так, поэтому думайте что хотите», но, если говорить в положительном ключе, потом я стал прислушиваться к тому что говорят. А если в отрицательном, лишился клыков (смеется). Сам того не замечая, я стал думать — как бы порадовать зрителей? И такая ситуация продолжалась почти два года. А потом наконец-то мое внимание обратили на это. Мол, вы же не в сфере услуг работаете. Так что я провел корректировку своего курса, но в самом деле, та часть меня, которая сложилась за то время, когда я танцевал под чужую дудку, стала сильнее.
— Возможно, это звучит грубо, но мне кажется, что история Kagerou — это чередование сомнений и моментов просветления. Осознав, что вы действуете по чужой воле, вы исправились, а потом вновь сбились с пути.
Да, все так. Думаю, это была очень опасная группа. Бывало такое, что мы вчетвером шли по очень узкому мосту. Когда такой мост один — это еще ничего, но затем количество этих мостов увеличилось и, в конечном итоге, их стало четыре. И любой порыв ветра — и мы все зашатаемся (смеется). Костюмы у нас с давних пор были у каждого по-своему, и то что вот такие мы объединились - стало рождением Kagerou, и, можно сказать, что в этом тоже были сложные моменты.
— Вы абсолютно точно не были группой с идеальным контролем, и, возможно, тех моментов, когда все вы действовали объединившись, не такая большая.
Если перевести все в музыкальные термины, думаю, была ситуация когда аккорд очевидно взят неверно (смеется).
— И когда вы осознали, что то, что вы считали собственной сильной стороной, то, чем безосновательно гордились, в действительности является вашей слабостью, стало сложнее восстанавливать веру в себя, да?
Да, именно.
— И вместе с тем, когда изменились и масштабы, и объем знаний, у участников группы, созданной вроде бы только для развлечения, стали появляться более высокие цели, желания.
Именно. Поначалу, когда я смотрел на то, как увеличивается количество людей, я думал — неужели мы перестали быть новыми? Ведь изначально у нас были песни с совсем непонятным странными ритмом, мы сильно красились. И я думал, что мы в этом отличаемся от других групп, но в один момент, когда решил попробовать поменять ход наших концертов, я осознал. Что в действительности, то, что мы делали — самое типичное для visual-kei. И тогда, хоть и думая про себя, что такого просто быть не может, я в конце-концов свыкся с этой ситуацией, сделав приоритетным то, что зрители могут воспринять. Мы стали делать простые и понятные песни, и я чувствовал себя хорошо, глядя как увеличивается число фанатов, и хоть обычно мы пытались сделать что-то новое, разрыв между тем, что мы делали и новым увеличивался с невероятной скоростью.
— В такой ситуации никаких клыков у вас уже не осталось (смеется).
И правда (смеется). Но ощущение что что-то не так все-таки было. Например, когда мы делали какую-нибудь «похожую на новую» песню, и все зрители реагировали на нее одинаково, мне, глядя на это, становилось дурно. Это странное ощущение было очень противным. Поэтому когда весь зал делал одну и ту же фурицукэ, возможно, самое худшее настроение было у тех четырех человек, которые были на сцене (смеется). Да и я говорил, что как-то не весело, когда мы играли такие песни.
— И в ситуации, когда вам не весело, а остальные, напротив, «зажигаются», вы задумались, ради чего вы играете.
Да. Я чувствовал ужасное одиночество. Прямо как бродячая кошка в городе (смеется). Ощущение, будто бы у нас разлад с теми песнями, которые вроде бы мы и сами написали.
— Кажется, вы говорили, что в юности вас, вопреки вашему желанию, заставили заниматься на фортепиано. И, думаю, если бы вам тогда сказали — «Daisuke, ты так круто играешь», вы бы почувствовали себя не особенно хорошо. Возможно, ваше чувство одиночества близко к этому.
Именно. Как бы ни льстили, я не буду рад. Потому что на самом деле я хочу играть в бейсбол (смеется). У меня постоянно была эта мысль в голове.
— Так, продолжая тянуть за собой этот внутренний конфликт, вы ступили на путь к роспуску группы.
Да. В итоге и последний концерт (8 января 2007/Zepp Tokyo) вышел совершенно обычным, что ли. У меня совсем не было чувства, что это концерт, после которого группы не станет, и мне казалось, что вот сейчас я должен объявить следующий концерт.
— Скорее на концерте, когда вы объявили о роспуске группы (16 сентября 2006/Ebisu Liquid room) вы выглядели так, будто сейчас расплачетесь.
Да (смеется). По правде говоря, и во время последнего концерта на сцене я как-то сдерживал слезы, но в момент когда ушел за кулисы, разревелся так, как редко бывает (смеется). Подумал, что, ну все. Знал, что не смогу и слова сказать. Поэтому я сразу не пошел в гримерку, сначала отправился в туалет, успокоился и вернулся (смеется).
— Все было так, что проявилась та ваша сторона, которую вы не хотите показывать другим?
Весь в слезах и соплях. Весь мокрый... (смеется)
— Это было ощущение, что вы осознали насколько, вопреки вашим мыслям, важна группа Kagerou для вас?
Да. Когда мы ездили с последним туром, было такое, что я давил на свою сентиментальность, есть у меня такое ощущение. Думал, например, пока пел — «наверное, последний раз пою эту песню».
— Воспоминания о прошлом быстро стираются...
Именно что. Просто во время этого тура у меня была возможность думать об этом. Но во время последнего концерта, в тот момент, когда я выскочил за кулисы, я помню, как был удивлен. Была не грусть за то, что группа распадается, а какие-то невыразимые ощущения.
— Вы в начале говорили, что ощущение такое, будто переходишь из младшей в среднюю школу, так вот на прощальных церемониях бывает такое что рыдают, как представить сложно, парни. Мне кажется, похоже на ваш случай.
Как знать (смеется). Во время выпускного в младшей школе я как-то, глядя на плачущих девочек, был достаточно отстраненным. Мол, не умираем же (смеется). И во время средней школы так же было. Еще когда школьные фестивали заканчиваются, ведь там все делают душу вкладывая. Ведь для 2-3 дней, самое больше, готовятся месяц. И самое большое, что я в такие моменты думал — зачем ради этого нужно так стараться. Но на самом деле я просто не входил в чисто тех, кто оставался ради подготовки после занятий, поэтому мой вклад, как таковой, был не особо большой. Кстати, вот те домохозяйки, которые совершают преступления, способные замарать их (смеется), это ведь наверное те ученики, которым не дали выступить на школьном фестивале.
— Я не имел в виду «расскажите о ваших проступках в прошлом» (смеется). Но если представить иную ситуацию, когда вы способны расплакаться, это разве что расставание с девушкой, нет? (смеется)
Нет, я, по правде говоря, в таких ситуациях не плачу. Я еще способен осознавать себя. Я могу думать что-то вроде того, что я, наверное выгляжу несчастным, дойдя до такого (смеется). Более того, я не рыдаю, просто все видится в черном свете. Начинаю хотеть умереть. Но тот раз, наверное впервые, когда я плакал, не думая ни о чем, и не чувствуя себя особенно уж грустно. Когда мы распустили Kagerou. Я и сам действительно удивился.
— Есть те, кто сравнивают группу с семьей и те, кто с возлюбленной, и мне кажется, что совершенно естественно, что когда теряешь такую важную вещь, подобное происходит.
В тот день и в то мгновение, группа Kagerou... то общее, что составляли мы вчетвером будто умерло. Это был момент когда в один момент исчезло то, что мы создавали на протяжении долгого времени. Поэтому больше чем «грустно» или «одиноко» я чувствовал удивление.
— Я думаю, то, что вы в тот вечер дали «самый обычный концерт», позволило насладиться мгновением существования Kagerou. И вы, собственными руками, уничтожили то, что доставляло вам удовольствие. И «удивление» было вашей реакцией на этот важный шаг.
Ощущение недоумения — что я наделал? Да, такое чувство, наверное, было. В любом случае, подобного мне еще не доводилось испытывать. Я думал — что это вообще. И еще о том, что в конце-концов народу много (смеется).
— Достаточно запутанно все, в плане ощущений. Само собой, что последний концерт оставляет ощущение одиночества, но все оказалось тяжелее.
Да. Но я думал — если бы чуть раньше все эти люди пришли бы увидеть нас, возможно было бы по-другому (смеется). Тогда бы я сплясал отличный твист (смеется). Мне бы понравилось, я снова бы начал танцевать под чужую дудку, а потом снова произошел бы конфликт. Думаю, просто бы все еще раз повторилось (смеется)
— Но ведь была вероятность того, что группа могла бы продолжить существовать по мере повторения этого процесса снова и снова?
Нет. Истина в том, что вот этот разрыв зависит от того, насколько высокая или низкая мотивация. Мы в самом деле уже не могли продолжать, черпая мотивацию из того, как весело нам, нужна была цель, причина. Хотя, вряд ли мы были группой, которая могла бы поставить целью «2007 год, лето Nihon Budokan» (смеется). Вне зависимости от того, есть или нет какая-то конкретная цель, мы просто не смогли идти вместе. Мы могли бы продолжать, если бы это не выходило за рамки хобби, думаю. Дело не в том, что нам стало скучно играть вместе. Есть ведь концертные площадки в барах. Если бы мы играли в подобных местах просто чтобы повеселиться, тогда бы, возможно, Kagerou продолжили бы существование. Хотя, наверное, если в таком месте сыграть "Wrist cutter", нас бы просто вышвырнули вон (смеется)
— Ну это естественно (смеется). А вы думали о том, что вы будете делать после роспуска Kagerou?
Я не мог придумать ничего, что было бы интересным. Хотя говорил много. Что буду играть сольно, или что совсем уйду из музыки и буду работать руками, займусь какой-нибудь мелочью в Нэрима [район в Токио, где вырос Daisuke] (смеется). Я много такое говорил, но стоило только задуматься всерьез, как по волшебству все исчезало. Даже когда я думал о том, чтобы собрать группу и пытался сформировать образ, что бы я ни делал получалась Kagerou, что бы я ни делал, голова была забита Kagerou... Поэтому у меня не было каких-то конкретных мыслей. Честно говоря, мне солжне всего представить что будет дальше. В качестве реальной альтернативы я, возможно, занялся бы коммерческим соло-проектом, но я не хотел петь с мертвым взглядом в проекте, который не хочу делать. Петь без интереса и говорить «я пою от всего сердца», это как-то...
— В конце-концов наступает момент, когда впервые по-настоящему осознаешь что все закончилось, что этого больше нет. И в итоге оказалось, что для вас Kagerou значили гораздо больше, чем вы предполагали.
Да. По правде говоря, группа определяла большую часть моей жизни. Во сколько я встаю утром. Во сколько я ем... Я решал подобные вещи, в соответствии с Kagerou. Или, например, если по телевизору показывают что-то интересное, я думал, что, может быть, остальные это не знают и надо будет им рассказать. В основе всего были Kagerou. Поэтому, отыграв концерт, мы все вместе отправились выпить... И, отклоняясь от тему, скажу, что когда я вернулся домой, оказалось, что у меня нет ключей и дверь заперта (смеется)
— Что случилось такое?
Невозможно поверить, но я по ошибке положил ключи в сумку с костюмами. И, само собой, эту сумку увезли вместе с оборудованием (смеется). Я тогда почувствовал, что попал. Где-то в 7 утра я бродил вокруг дома и почти замерз до смерти (смеется).
— Тогда же январь был, самый разгар зимы.
Вдобавок, у меня в день концерта не было необходимости выходить на улицу, так что я был одет сравнительно легко (смеется). Я сел на ограду у дома и пол-часа, наверное, размышлял. О том, что делать дальше. Но я был сонный, хмель еще не сошел, поэтому голова не работала. Но в итоге я все-таки добыл ключ и был спасен
— Вы в разных смыслах оказались лишены дома (смеется). В прошлом у вас уже была ситуация, когда после успешного концерта вы оказались лишены дома, куда вы можете вернуться (подробнее в интервью ROCK #004)
Да, и такое бывало (смеется). Но в этот раз все совсем по-другому (смеется), я был поражен тем, как холодно.
— Но мы немного отклонились от темы. После того, как заканчивается последний концерт, в действительности все не заканчивается, и если говорить более конкретно — есть ведь «доделки», вроде сбора для выбора фотографий и подобного. Когда существование Kagerou завершилось окончательно, о чем вы думали?
Я думал о том, что делать больше во время завершения оставшейся работы. У меня не было ведь никаких заготовок на будущее. Я был занят приведением в порядок дел того, что завершило существование. В конечном счете, за этой работой время тянулось, наступил февраль, март... А потом появились the studs. Хотя, если честно, мне хотелось времени, чтобы перевести дыхание (смеется)
— Вы переключились так быстро?
Переключился... может быть я и не сделал этого.
— Если смотреть со стороны, то the studs оставляет ощущение группы, появившейся в какой-то незамеченный момент. Но, похоже, вы уже с давних пор часто выпиваете с aie (смеется). Подготовка к началу деятельности группы проводилась во время завершения деятельности Kagerou?
Нет, в 2006 ничего конкретного не было. Спустя немного после распада Kagerou мы пошли выпить по этому поводу, и решили, мол, сыграем. Как-то так. Я совсем не думал о том, что раз Kagerou, то надо делать это, а в the studs — это. Поэтому, мне кажется, не было уж и такого переключения между группами. Поэтому, напротив, в самом начале the studs у меня случались странные мысли.
— О чем конкретно?
Что-то вроде того, что ни в коем случае нельзя делать что-то так же, как в Kagerou. Я сам так решил. Но после завершения тура в конце июля я подумал, что в конечном счете, и в Kagerou, и в the studs, мы делаем одно и то же. Что мы хорошие друзья, играем для собственного удовольствия и эта составляющая никуда не делась. Тур завершился 29 июля, а на следующий день, 30, мой День Рождения. И думаешь всегда — в какой же момент появится торт, да? И точно в то же время, что и с Kagerou, торт вынесли после завершения репетиции. Я подумал тогда, что какие же предсказуемы мысли людей примерно одного возраста, занимающихся одним и тем же (смеется). Но все-таки я был рад. Вновь почувствовал радость от игры в группе.
— Есть люди, которые играют в группах потому что любят музыку, а есть те, кто в принципе любит группы. И вы, очевидно, из вторых.
Ну, скорее это очевидно, когда я играл на инструменте, мне кажется. Я-вокалист из первых, и я в значительной степени использую группу как «инструмент». Так что, можно сказать, я между этих понятий. Именно потому что у меня есть то, что я хочу донести до других, я играю в группах. Еще в Kagerou я стал думать, что это необходимо. А до этого, когда я играл на барабанах, я совершенно не думал о таком.
— Возможно, мои слова покажутся грубыми, но мне кажется, что в текстах периода когда Kagerou только появились, чем желание что-то передать, в них больше было желания развлечь.
Да. Больше, чем желание передать что-то людям, было желание сообщить, что такой вот человек есть. И мне кажется, что я скорее играл словами, чем выбирал их.
— Вы описывали и странных людей, и странные места, но я думаю, это было вашим средством для того, чтобы не остаться незамеченным во время исполнения музыки, в которой и так была достаточно необычна. Можно сказать, что это — ваш способ выстоять против «кривизны» звука.
Да. Я очень ценил то воздействие, которое может оказать текст. И это впоследствии постепенно превратилось в нечто, где во главе угла стояло желание «хочу сказать»...
— Можно ли рассматривать то, как вы пишите тексты в the studs, как продолжение этих изменений?
В каком-то смысле да. Ведь моя личность осталась абсолютно неизменна. Напротив, работая, когда the studs только начиналась, стремясь изменить себя так, чтобы быть другим, чем я был в Kagerou, я никак не мог понять, как должны выглядеть эти изменения. Но когда я хорошо задумался, то вспомнил, что и во времена Kagerou я не раздумывал, как мне себя надо вести. И, в конечном счете, я пришел к выводу, что нет ничего плохого, чтобы просто быть самим собой, продолжать играть, как я всегда это делал. Хотя, я совсем недавно пришел к этому осознанию (смеется).
— Чистосердечное признание (смеется).
Да (смеется). В ходе тура я постепенно разобрался во всем. И когда он закончился, я стал думать, что в конечном итоге все так и есть.
— Действительно, в самом начале деятельности группы, чувствовалось ваше напряжение.
Вот-вот. Но, в итоге, я решил, что лучше не думать об этом. Был момент, когда я, в какой-то степени, принимал за чистую монету мнения других. И в атмосфере ожиданий, когда люди гадали, что мы сделаем в следующий раз, я слишком много думал о том, как надо отвечать на эти ожидания. Хотя с самого начала достаточно было оставить все, как есть. В последний день тура, в Shibuya QUATTRO, я наконец-то понял, что и так все хорошо.
— А остальные члены the studs считают так же? Что вы должны быть просто собой.
Мне кажется, что да. Но, с другой стороны, мне говорят, что я изменился. И после недавних выступлений мне сказали, что я, похоже, вернулся к тому, что у меня от природы. Все-таки, для начала чего-то нового я начал отрицать себя до этого момента. Хотя в этом не было абсолютно никакой необходимости. По правде говоря, когда the studs только начинались, я был как в тумане.
— Проще говоря, вы слишком торопились с желанием измениться?
Именно. Я был больше увлечен работой по «вычищению» себя, чем по «улучшению». Хотя и понимал, что у меня в общем-то нет ничего что можно «убрать» (смеется). Ведь у меня и не было особо того, что я создал в себе до этого момента, и я пытался понять, что из этого можно «отрезать». И в конце-концов, я стал думать, а что ведь нет ничего плохого чтобы наоборот поднабрать разного. Не в том смысле, что хвататься за все подряд, а перестать отрицать себя до этого момента, и придумывая разные возможности, по крайней мере, стремиться двигаться вперед. Я смог прийти к такому образу мысли.
— the studs начали не с концертов, а с выпуска диска, ведь так? Возможно, эту первую работу стоит трактовать как «запись эксперимента на его начальном этапе», нежели как «визитную карточку» группы.
Действительно. Я считаю, что хорошо, что получилось так, как получилось. Вместо «визитки»... да, действительно это был результат эксперимента, мне кажется. Да и к тому же, нет такого, что послушав этот диск можно все понять об этой группе. Говоря по правде, в тот момент было еще много неясного в плане чувств.
— Песни, которые вошли в эту работу, затем были взращены в ходе тура, но скажите, не был ли этот тур для вас лично попыткой найти подтверждение что это далеко не все, на что вы способны?
Возможно и было. Как бы там ни было, у меня была голова полна разным. Скажу честно. Во время первого концерта у меня не было ничего, кроме чувства сомнения — что я должен делать?
— Вы не могли понять, как себя вести?
Да. Я еще не понимал, как я должен вести себя в этой группе, к тому же я еще, само собой, не запомнил в совершенстве все песни (смеется). И когда я пришел в себя, концерт уже закончился (смеется).
— Думаю, после того как вы осознали, что нет необходимости в самоотрицании и в душевном плане вам должно было стать легче. Но вместе с тем, появился конфликт осознания того, что вы, в конечном счете, остались таким же как в Kagerou и следуете тем же путем, что и тогда, не так ли?
Именно так. На самом деле я с самого начала того и хотел — накрашенным, стоять на сцене. Не было ни разу, когда я делал это через «не хочу». Я и в реслинге любил спортсменов, которые носили что-то вроде тигриных маск. Я с давних пор любил такую двойственность. Если привести в пример фильмы, то мне нравились вещи в духе «Призрака Оперы». Меня восхищала подобная двойственность, и я сам хотел быть таким, просто продолжая делать то, что мне нравится. На самом деле и в Kagerou я никогда не думал, что раз это эта группа, то я должен быть таким. В конечном счете я всегда был таким, какой есть.
— Другими словами, даже осознавая свою двойственную натуру, вы никогда не занимались переключением этого «выключателя»?
Обычно это происходит абсолютно естественно. У меня не было чувства, что я превращаюсь в кого-то другого.
— И напротив, в том, что в the studs на сцене вы стали носить обычную одежду и практически перестали использовать макияж, тоже есть ваша неизменная двойственность?
Да, ничего не изменилось. Это не значит, что раз я выступаю перед людьми, я показываю другую свою сторону. Это скорее на радио и на телевидении есть — хоть человек и играет музыку, он красится, например. В такие моменты сильнее всего чувствуется безнадежность. Что-то вроде того, что я не могу войти в это состояние, если не играю. Если сделать песней то, что пытаешься сказать, я естественно меняюсь, по крайней мере у меня такое чувство. Поэтому, на самом-то деле, я ощущаю себя самым «простым».
— Я бы хотел внести ясность в ваши отношения с aie, вашего коллеги в the studs. Я давно слышал о том, что вы вместе выпиваете, но насколько давно вы знакомы?
Мы с ним познакомились еще до Kagerou.
— Удивительное знакомство. Ведь вы до настоящего времени не играли вместе в группе.
Да. Я из Токио, он из Нагоя. Но впервые встретились мы в Сэндае (смеется). Это было еще когда я был барабанщиком. Мы впервые заговорили друг с другом в Сэндае и с тех пор, постепенно.. (смеется)
— Звучит может быть не очень хорошо, но это, наверное похоже на знакомство, назначенное судьбой?
Действительно. У меня ведь подобные отношения с вокалистами MUCC и MERRY (смеется).
— Я думаю он — гитарист, который тянет за собой группу в музыкальном плане. У вас нет такого чувства, что сейчас вы становитесь более полноценным вокалистом, нежели то было во времена Kagerou?
Есть. Можно сказать, что полностью поручив музыкальный план другим, я смог сосредоточиться на вокале.
— В Kagerou вы старались делать то, что можете, сами?
Именно. Я старался изо всех сил, сам за себя. В плане устройства групп, это, возможно, самое большое различие со the studs. А сейчас я стал все поручать другим. Возможно меня неправильно поймут, но у мне кажется, что я стал более свободным. Я на днях вдруг подумал, что стремясь в начале изменить все, я только и делал, что вычеркивал, изо всех сил уничтожал все, что было до этого... и когда я почувствовал, что нужно остановиться, у меня появилась, очень туманное, но вера в себя. Не знаю, что из этого получится в будущем (смеется).
— Говорят, что нет ничего сильнее безосновательной веры в себя, но имея опыт, подобный вашему, я не думаю, что у этой веры нет какого-то основания. Ведь, «прибавляя», вы выбираете не все подряд, а лишь то, что нужно, разве не так? Я думаю, это большая разница.
Сейчас я наконец-то полностью увлекся этой группой. Обычно, люди увлекаются группой, начиная с ее первого концерта, но в моей случае время пришло только сейчас (смеется). У меня не было времени после распада Kagerou, в голове все перепуталось, но сейчас мне наконец-то стало легче.
— Откровенно говоря, мне кажется, что для такой группы, как the studs, опасно выпускать диск сразу после появления, можно сказать, это не подходящий старт. Я думаю, подобным группам следует начать концертную деятельность, и осознав, как следует двигаться дальше, начинать создавать. Но вы смогли упорядочить в раз все, что следует сделать группе в начале ее пути, выпустив в первую очередь диск, а потом неожиданно отправившись в тур.
Да, первый концерт у нас был в июне, и прошло всего несколько месяцев, но за этот период голова устала (смеется).
— Возможно, это потому что раньше вы ее подобным образом не использовали (смеется).
(смеется) но все именно так. У меня ведь извилины прямые всегда были (смеется). Но в эти месяцы я действительно о многом думал. Но мне кажется, после этого наоборот должно стать легче.
— Я бы хотел заметить, что Daisuke, которого я знаю, человек, который полностью переносит события в своей личной жизни на творчество.
А, может быть так.
— Вы сами осознаете, как велико влияние, которое оказывают на ваше пение, ваши отношения с семьей и с друзьями, любовь?
Безо всяких сомнений. Я ведь по природе стремлюсь вперед. И в основе я не такой и сильный человек, мне кажется. Я готов признать свои слабые стороны. И из тех, кто предпочитает вместо того, чтобы думать в одиночку, вовлекать окружающих, надоедая им (смеется).
— Самый ужасный тип (смеется).
(смеется). Но именно поэтому, как бы плохо все ни было, это становится для меня толчком к самосовершенствованию, можно сказать так. Я превращаю все неприятное в воздух. Совершаю фотосинтез (смеется). Думаю, я могу проглотить все, что угодно. Даже если в какой-то момент происходит что-то плохое, спустя три дня я сделаю из этого смешную историю.
— Я как-то подумал, что вы из тех, кто может говорить о тяжелых вещах с улыбкой.
Да (смеется). Но поэтому бывает такое, что люди не принимают это всерьез (смеется). Я быстро прихожу в себя в общем-то.
— Должно быть, думая о плохом, вы пишите тексты, поете песни, которые попадают в самое сердце. Но вот например, бывает, что в тихий-спокойный день вы наоборот думаете о плохом?
Я в подобных днях как раз и ищу «материал для депрессии». Но, само собой, подобные «спокойные дни» — исключение из правил (смеется). И если попробовать поискать, этот материал действительно можно найти, он прямо под ногами. И я его собираю (смеется). Если задуматься, я с давних пор из тех, кто сам ищет поводы для уныния или раздражения. Думаю, это будет со мной всегда, покуда я жив.
— Несмотря на то, что внешне вы достаточно позитивны, внутри, напротив, любите впадать в уныние?
Да, люблю. И чуть выпив думаю, как же я ужасен (смеется)
— Это тот тип, который называют невозможными людьми (смеется)!
И правда. Но есть во мне такие вот дурацкие вещи.
— Вы на это указали и теперь женская половина наверняка скажет, какие дураки эти мужчины (смеется).
Полностью поддерживаю. Кроме того, в подобные моменты еще и выбираешь алкоголь, соответствующий настроению и обстановке. Мол, сегодня у меня настроение выпить немного пива (смеется). А за сакэ, напившись, начинаешь наслаждаться своим унынием (смеется). Выпивая, думаешь — какой я невозможный человек.... и в такие моменты в голове возникают тексты песен (смеется). Только вчера, я просто перед станцией бродил, а появилось столько вещей, которые я хотел сделать текстами, ужасно просто. Перед ночной станцией, где полно пьяных, думал, что обычно я сам среди них (смеется). И почувствовал прилив злости, которую я хотел сделать словами. Я и не пытаюсь искать что-то хорошее, я скорее жду, что оно произойдет, но такое, что я сам стараюсь найти повод для уныния есть. Не то, чтобы «страшно, но интересно», но близко к этому.
— Возможно это то, что называют «беспокойным типом». И вам проще покорно принимать реальность, будь хоть одна неприятная вещь. Например, проводя счастливые дни с девушкой вы, напротив, начинаете ждать того, что все это вот-вот рухнет, и находите что-то плохое в девушке, самую мелочь, и не можете успокоиться.
Есть такое (смеется). Таким образом, пусть и вновь скатываясь в депрессию, я думаю, что сегодня у меня все хорошо, и даже унывая я, в конечном счете, двигаюсь вперед. Все-таки я унывающий тип. И когда фильмы смотрю, все так же. Я полностью ассоциирую себя с главным героем. И думаю, ах, какой я несчастный (смеется).
— Возможно и ваши слезы после окончания последнего концерта Kagerou были из-за того что вы в мгновение осознали, что наступил конец истории, где вы были главным героем.
Действительно. К тому же, будучи главным героем, ты не знаешь, чем кончился история. Если бы я знал, я бы расплакался на глазах зрителей. Потому что я бы потом смог подумать о себе, как я ужасен, что плачу перед ними (смеется). Но все было не так. Поэтому это было шоком для меня. Мне кажется, это из разряда тех событий, что не часто случаются.
— Когда такое время придет, скажите обязательно (смеется). К слову, а каким для the studs станет 2008 год? Вы ведь выпускаете новый диск в начале года.
Если оглянуться назад, то, мне кажется, спустя два года наконец-то наступил момент, когда я понял, какова моя песня. Так вот цикл, можно сказать. И спустя некоторое время, я решу, что все же нет, и снова начну искать себя, но как раз сейчас я думаю, что, наверное я примерно таков. Поэтому, мне кажется, я смогу снова измениться. У меня есть чувство, что я наконец-то могу двигаться вперед безо всяких сомнений. Были сильны сомнения в том, что мне следует делать, но сейчас я смог прийти к устойчивому состоянию, что ли...
— В смысле?
В плохие времена, отправляясь, например в провинциальные залы, я становлюсь подобострастным, в плохом смысле. В хорошем смысле, это может быть и можно назвать скромностью, но я начинаю как бы просить — пожалуйста, будьте так любезны, позвольте мне спеть, какая бы обстановка ни была. И напротив, в хорошее время я считаю — раз уж мы приехали аж из Токио к вам, я вам покажу небо в алмазах (смеется). Разумеется, я не могу сказать такое зрителям (смеется)
— Если переводить в крайности, то не зритель — бог, а вы?
Напротив, если я не буду богом, мне кажется, никто не придет посмотреть на меня. И сейчас, какая бы ситуация ни была... даже когда я сомневаюсь или полон веры в себя, я обрел место, где я могу показать все это без утайки. На самом деле во мне все еще есть та часть, которая стремится казаться сильной. Но если задуматься сейчас, в прошлом эта моя попытка казаться сильным, была просто пустым упрямством.
— И сейчас вы получили этому подтверждение?
Именно. И обычно, когда спрашивают такое, хорошо бы ответить, что в 2008 году мы будем двигаться с еще большей силой.... но по правде говоря, я и сам плохо понимаю, что будет дальше (смеется).
— (смеется) чересчур честно!
Но я по прежнему не вижу того, что впереди, да и не могу думать в больших масштабах, и у меня сохраняется чувство жизни одним днем, бывшее со мной всегда. Просто сейчас мне хорошо, и я чувствую, что в самом деле люблю играть в группах. И если только позволит мое здоровье, в следующем году я хочу мчаться со всех ног. Хотя я хочу быть поосторожнее с переломами.
— Возможно эту проблему можно решить, контролируя прыжки со сцены (смеется).
(смеется) переломы ребер уже в привычку пошли. Пожалуй, только я мог попасть в больницу с переломом ребра в Германии (смеется). Но отставив это, я бы хотел иметь возможность продолжать, покуда у меня есть желание это делать. Я правда сейчас так думаю.