Юкио Мисима. Патриотизм. Часть 2.

[haru-no-yuki]

4



Когда поручик наконец оторвался от тела Рэйко, это не означало, что он
насытился. Его вынудило остановиться опасение израсходовать силы, которые
понадобятся для харакири. И еще ему не хотелось, чтобы последние
прекрасные моменты их любви поблекли, размытые пресыщением.
Видя, что муж отодвинулся, Рэйко, как всегда, тут же подчинилась его
воле. Обнаженные, они лежали на спине, держась за руки, и смотрели в
темный потолок. Пот скоро высох, но жарко пылавшая печка не давала
замерзнуть. Ночь была тиха, движение на улице уже прекратилось, а грохот
поездов и трамваев от станции Ецуя сюда не долетал, приглушенный парком
дворца Акасака. Находясь в этом мирном уголке столицы, трудно было
поверить, что где-то сейчас готовятся к бою две враждующие армейские
группировки.
Супруги лежали неподвижно, наслаждаясь идущим изнутри теплом и заново
переживая минуты райского блаженства: каждый миг, вкус каждого
незабываемого поцелуя, соприкосновение тел, ощущение счастья, от которого
замирало сердце. Но с темных досок потолка на них уже смотрело лицо
смерти. Наслаждение кончилось и больше никогда к ним не вернется. И все же
оба подумали: даже если бы им была суждена долгая жизнь, такого экстаза
они никогда бы уже не испытали.
И их сплетенные пальцы - они тоже скоро разомкнутся. Не будет больше
этого деревянного узора на потолке. Приближение смерти с каждым мигом
ощущалось все явственнее. И времени больше не оставалось. Надо было
собрать все мужество и самим шагнуть навстречу смерти.
- Ну что ж, пора готовиться, - нарушил молчание поручик. Слова были
исполнены решимости, но никогда еще Рэйко не слышала, чтобы голос мужа
звучал так ласково и мягко.
Они встали. Предстояло еще многое сделать.
Поручик ни разу не помогал жене убирать постель. Теперь же он сам
быстро открыл шкаф и засунул туда скатанные футоны [ватный тюфяк].
Он выключил печку, поставил на место лампу, и комната, еще днем
убранная Рэйко, приобрела такой вид, будто семья ожидала какого-то важного
гостя.
- Сколько тут было выпито, - вздохнул поручик. - С Кано, Хоммой,
Ногути...
- Да, они любили застолье.
- Ничего, скоро мы с ними встретимся. Представляю, как они будут надо
мной подшучивать, увидев, что я привел и тебя.
Прежде чем спуститься на первый этаж, поручик обернулся и окинул
взглядом опрятную, ярко освещенную комнату. Перед его мысленным взором
вновь предстали лица друзей, молодых офицеров, их шумные хмельные
разговоры, наивное бахвальство. Не думал он во время тех веселых пирушек,
что в один прекрасный день в этой самой комнате взрежет себе живот.
Сойдя по лестнице, супруги занялись приготовлениями. Поручик пошел в
туалет, потом в ванную. Тем временем Рэйко аккуратно сложила купальный
халат мужа и принесла в ванную его форму и новую накрахмаленную
набедренную повязку. Положила на столик в малой гостиной листы бумаги для
предсмертных писем и села натирать тушь. Для себя она уже решила, что
напишет.
Пальцы Рэйко с силой терли палочку туши о золотые буквы тушечницы, и
вода в ней мутнела и чернела. Рэйко запрещала себе думать о том, что
ровные движения ее пальцев и монотонное шуршание служат одной цели -
приблизить конец. Нет, это обычная работа по дому, средство провести
время, оставшееся до встречи со смертью. Но податливость палочки, уже
легко скользившей по тушечнице, усиливающийся запах туши - все это
казалось ей невыразимо зловещим.
Из ванной вышел поручик, надевший мундир прямо на голое тело. Он молча
сел, взял кисточку и нерешительно поглядел на чистый лист бумаги.
Рэйко отправилась переодеться в белое кимоно. Когда она, умывшись и
слегка подкрасив лицо, вернулась в комнату, прощальное письмо поручика уже
было написано.

"Да здравствует Императорская Армия! Поручик Синдзи Такэяма".

Рэйко села напротив мужа и тоже стала писать. Поручик очень серьезно и
внимательно смотрел, как белые пальцы жены выводят по бумаге иероглифы.
Затем он пристегнул саблю, Рэйко засунула за пояс кинжал, и супруги,
держа в руках предсмертные письма, подошли к алтарю и склонились в
безмолвной молитве.
Погасив свет на первом этаже, поручик стал подниматься наверх. На
середине лестницы он обернулся и поразился красоте Рэйко - та, опустив
глаза, следовала за ним из мрака в своем белоснежном наряде.
Письма положили рядом, в токонома гостиной второго этажа. Поручик хотел
снять со стены какэдзику [каллиграфическая надпись на продолговатой полосе
бумаги или шелка], но передумал: там было выведено великое слово
"Верность", и он решил, что их сват, генерал-лейтенант Одзэки, написавший
эти иероглифы, извинит его, если до свитка долетят брызги крови.
Поручик сел на пол спиной к стене и положил саблю на колени. Рэйко
опустилась на соседний татами; поскольку она была в белом, алая помада на
губах казалась ослепительно яркой.
Супруги сидели рядом и смотрели друг другу в глаза. Взглянув на саблю,
что лежала поперек коленей мужа, Рэйко вспомнила их первую ночь, и грусть
стала почти невыносимой. Тогда поручик произнес сдавленным голосом:
- У меня нет секунданта, поэтому резать буду глубоко. Наверное, зрелище
будет не из приятных, но ты не пугайся. Любую смерть страшно наблюдать со
стороны. Пусть это не лишит тебя мужества. Хорошо?
- Хорошо, - низко склонила голову Рэйко.
Глядя на стройную фигуру жены, облаченную в белые одежды, поручик вдруг
почувствовал, что его охватывает странное хмельное возбуждение. Сейчас она
увидит мужа в новом качестве, исполняющим свой воинский долг. Ибо
ожидающая его смерть не менее почетна, чем гибель на поле брани. Он
покажет жене, как вел бы себя в сражении.
На миг воображением поручика овладела захватывающая фантазия. Одинокая
гибель в битве и самоубийство на глазах прекрасной супруги - он как бы
готовился умереть в двух измерениях сразу, и это ощущение вознесло его на
вершину блаженства. Вот оно, подлинное счастье, подумал он. Погибнуть под
взглядом жены - все равно что умереть, вдыхая аромат свежего бриза. Ему
выпала особая удача, досталась привилегия, недоступная никому другому.
Белая, похожая на невесту, неподвижная фигура олицетворяла для поручика
все то, ради чего он жил: Императора, Родину, Боевое Знамя. Все эти святые
символы смотрели на него ясным взором жены.
Рэйко, наблюдая за готовящимся к смерти мужем, тоже думала, что вряд ли
в мире существует зрелище более прекрасное. Мундир всегда шел поручику, но
сейчас, когда он, сдвинув брови и сжав губы, смотрел в глаза смерти, лицо
его обрело неповторимую мужественную красоту.
- Все, пора, - сказал поручик.
Рэйко низко, головой в пол, поклонилась ему. Куда-то вдруг ушли все
силы - она никак не могла разогнуться. Плакать нельзя, сказала она себе,
лицо накрашено. Но слезы текли сами.
Когда она наконец выпрямилась, то сквозь туманную пелену слез увидела,
что муж, уже обнажив клинок, обматывает его белой тканью, что осталось
сантиметров двадцать голой стали.
Покончив с этим и положив саблю на пол, поручик скрестил ноги и
расстегнул ворот мундира. На жену он больше не смотрел. Его пальцы
расстегивали одну за другой плоские медные пуговицы. Обнажилась смуглая
грудь, потом живот. Поручик снял ремень, спустил брюки - показалась
ярко-белая ткань набедренной повязки. Он стянул ее пониже, еще больше
открывая тело, и сжал в правой руке обмотанный белым клинок. Глаза
поручика не отрываясь смотрели на голый живот, левой рукой он слегка
поглаживал себя чуть ниже талии.
Забеспокоившись, достаточно ли остра сабля, офицер спустил брюки до
половины и легонько полоснул себя по ноге. На коже вспыхнул красный рубец,
кровь несколькими тоненькими ниточками побежала по бедру, посверкивая в
ярком электрическом свете.
Рэйко впервые видела кровь мужа, у нее перехватило дыхание. Она
взглянула ему в лицо. Поручик оценивающе осматривал разрез. Рэйко сразу
стало спокойнее, хоть она и понимала, что это чувство облегчения ложное.
Тут поручик поднял глаза и впился в лицо жены жестким, ястребиным
взглядом. Клинок он установил перед собой, а сам приподнялся, чтобы тело
нависало над саблей. По тому, как напряглись мускулы плеч под кителем,
было видно, что поручик собрал все силы. Он намеревался вонзить острие в
левую нижнюю часть живота как можно глубже. Яростный крик разорвал тишину
комнаты.
Хотя поручик нанес удар сам, ему показалось, что кто-то другой проткнул
его тело толстым железным прутом. В глазах потемнело, и на несколько
мгновений он перестал понимать, что с ним происходит. Обнаженная сталь
ушла в тело до самой ткани, кулак поручика, сжимавший клинок посередине,
уперся в живот.
Сознание вернулось к нему. Клинок пронзил брюшную полость, это
несомненно, подумал он. Дышать было трудно, грудь тяжело вздымалась,
где-то очень далеко - не может быть, чтобы это происходило в его теле, -
родилась чудовищная боль, словно там раскололась земля и из трещины
вырвалась огненная лава. Со страшной скоростью боль подкатывала все ближе
и ближе. Поручик впился зубами в нижнюю губу, сдерживая крик.
"Вот оно какое, харакири, - подумал он. - Будто на голову обрушился
небесный свод, будто зашатался и перевернулся весь мир". Собственные воля
и мужество, казавшиеся несокрушимыми до того, как клинок впился в тело,
вытянулись тонкой стальной ниткой, и мысль о том, что надо изо всех сил
держаться за эту нитку, наполнила душу поручика тревожной тоской. Кулак,
державший саблю, весь вымок. Офицер увидел, что и рука, и белая ткань
покрыты кровью. Набедренная повязка тоже стала ярко-алой. "Странно, что,
испытывая эту муку, я так ясно все вижу и что мир существует, как прежде",
- подумал он.
С того самого момента, когда поручик пропорол себе саблей низ живота и
лицо его страшно побледнело, словно на него опустился белый занавес, Рэйко
изо всех сил боролась с неудержимым порывом броситься к мужу. Делать этого
нельзя, она должна сидеть и смотреть. Она - свидетель, такую обязанность
возложил на нее супруг. Муж был совсем рядом, на соседнем татами, она
отчетливо видела его искаженное лицо с закушенной губой, в нем читалось
невыносимое страдание, но Рэйко не знала, как помочь любимому.
На лбу поручика блестели капли пота. Он зажмурил глаза, потом открыл их
вновь. Взгляд его утратил всегдашнюю ясность и казался бессмысленным и
пустым, словно у какого-то зверька.
Мучения мужа сияли ярче летнего солнца, они не имели ничего общего с
горем, раздиравшим душу Рэйко. Боль все росла, набирала силу. Поручик стал
существом иного мира, вся суть его бытия сконцентрировалась в страдании, и
Рэйко почудилось, что ее муж - пленник, заключенный в клетку боли, и рукой
до него уже не достать. Ведь она сама боли не испытывала. Ее горе - это не
физическая мука. У Рэйко возникло чувство, будто кто-то воздвиг между ней
и мужем безжалостную стеклянную стену.
Со дня свадьбы весь смысл жизни Рэйко заключался в муже, каждый его
вздох был ее вздохом, а сейчас он существовал отдельно от нее, в плену
своего страдания, и она, охваченная скорбью, утратила почву под ногами.
Поручик попытался сделать разрез поперек живота, но сабля застряла во
внутренностях, которые с мягким упругим упорством не пускали клинок
дальше. Он понял, что нужно вцепиться в сталь обеими руками и всадить ее в
себя еще глубже. Так он и сделал. Клинок шел тяжелее, чем он ожидал,
приходилось вкладывать в кисть правой руки все силы. Лезвие продвинулось
сантиметров на десять.
Боль хлынула потоком, разливаясь шире и шире; казалось, живот гудит,
как огромный колокол, нет, как тысяча колоколов, разрывающих все существо
поручика при каждом ударе пульса, при каждом выдохе. Удерживать стоны было
уже невозможно. Но вдруг поручик увидел, что клинок дошел до середины
живота, и с удовлетворением ощутил новый приток мужества.
Кровь лилась все обильнее, хлестала из раны толчками. Пол вокруг стал
красным, по брюкам защитного цвета стекали целые ручьи. Одна капля
маленькой птичкой долетела до соседнего татами и заалела на подоле
белоснежного кимоно Рэйко.
Когда поручик довел лезвие до правой стороны живота, клинок был уже
совсем не глубоко, и скользкое от крови и жира острие почти вышло из раны.
К горлу вдруг подступила тошнота, и поручик хрипло зарычал. От спазмов
боль стала еще нестерпимей, края разреза разошлись, и оттуда полезли
внутренности, будто живот тоже рвало. Кишкам не было дела до мук своего
хозяина, здоровые, блестящие, они жизнерадостно выскользнули на волю.
Голова поручика упала, плечи тяжело вздымались, глаза сузились,
превратившись в щелки, изо рта повисла нитка слюны. Золотом вспыхнули
эполеты мундира.
Все вокруг было в крови, поручик сидел в красной луже; тело его
обмякло, он опирался о пол рукой. По комнате распространилось зловоние -
поручика продолжало рвать, его плечи беспрерывно сотрясались. Клинок,
словно вытолкнутый из живота внутренностями, неподвижно застыл в
безжизненной руке.
Вдруг офицер выпрямился. С чем сравнить это невероятное напряжение
воли? От резкого движения откинутая назад голова громко ударилась затылком
о стену. Рэйко, которая, оцепенев, смотрела только на ручеек крови,
медленно подбиравшийся по полу к ее коленям, изумленно подняла глаза.
Увиденная ею маска была непохожа на живое человеческое лицо. Глаза
ввалились, кожу покрыла мертвенная сухость, скулы и рот, когда-то такие
красивые, приобрели цвет засохшей грязи. Правая рука поручика с видимым
усилием подняла тяжелую саблю. Движение было замедленным и неуверенным,
как у заводной куклы. Поручик пытался направить непослушное острие себе в
горло. Рэйко сосредоточенно наблюдала, как ее муж совершает самый
последний в своей жизни, невероятно трудный поступок. Раз за разом
скользкий клинок, нацеленный в горло, попадал мимо. Силы поручика были на
исходе. Острие тыкалось в жесткое шитье, в галуны. Крючок был расстегнут,
но воротник все же прикрывал шею.
Рэйко не могла больше выносить это зрелище. Она хотела прийти на помощь
мужу, но не было сил подняться. На четвереньках она подползла к нему по
кровавой луже. Белое кимоно окрасилось в алый цвет. Оказавшись за спиной
мужа, Рэйко раздвинула края ворота пошире - это все, чем она ему помогла.
Наконец дрожащее острие попало в обнаженное горло. Рэйко показалось, что
это она толкнула мужа вперед, но нет - поручик сам из последних сил
рванулся навстречу клинку. Сталь пронзила шею насквозь и вышла под
затылком. Брызнул фонтан крови, и поручик затих. Сзади из шеи торчала
сталь, холодно отливая синим в ярком свете лампы.

5
Рэйко медленно спустилась по лестнице. Пропитавшиеся кровью таби
скользили по полу. На втором этаже воцарилась мертвая тишина.
Она зажгла внизу свет, завернула газовый кран и плеснула водой на
тлеющие угли жаровни. Потом остановилась перед зеркалом в маленькой
комнате и приподняла полы своего кимоно. Кровавые пятна покрывали белую
ткань причудливыми разводами. Рэйко села на пол и задрожала, чувствуя, как
подол, мокрый от крови мужа, холодит ей ноги. Долго она накладывала на
лицо косметику. Покрыла щеки румянами, ярко подвела помадой губы. Грим
предназначался уже не для любимого, а для мира, который она скоро оставит,
поэтому в движении кисточки было нечто величавое. Когда Рэйко встала, на
татами перед зеркалом остался кровавый след, но она даже не взглянула на
него.
Затем молодая женщина зашла в ванную и наконец остановилась в прихожей.
Вечером поручик запер входную дверь на ключ, готовясь к смерти. Некоторое
время Рэйко размышляла над несложной дилеммой. Открыть замок или оставить
закрытым? Если дом будет на запоре, соседи могут не скоро узнать о смерти
молодой пары. Ей бы не хотелось, чтобы люди обнаружили их тела, когда они
уже начнут разлагаться. Наверное, лучше отпереть... Рэйко повернула ключ и
слегка приоткрыла дверь. В прихожую ворвался холодный ветер. Ночная улица
была пустынна, над верхушками деревьев, что окружали особняк напротив,
мерцали звезды.
Рэйко снова поднялась наверх. Кровь на таби успела засохнуть, и ноги
больше не скользили. На середине лестницы в нос ей ударил резкий запах.
Поручик лежал в луже крови, уткнувшись лицом вниз. Острие сабли еще
дальше вылезло из его шеи.
Рэйко спокойно пересекла залитую кровью комнату. Села на пол рядом с
мертвым мужем и, нагнувшись, сбоку заглянула ему в лицо. Широко раскрытые
глаза поручика завороженно смотрели в одну точку. Рэйко приподняла
безжизненную голову, отерла рукавом окровавленное лицо и припала к губам
мужа прощальным поцелуем.
Быстро поднявшись, она открыла шкаф и достала оттуда белое покрывало и
шнур. Покрывало она аккуратно, чтобы не помять кимоно, обернула вокруг
пояса, а шнур туго затянула поверх. Рэйко села на пол в одном шаге от тела
поручика. Вынула из-за пояса кинжал, посмотрела на светлую сталь и
коснулась ее языком. Гладкий металл был чуть сладковат.
Молодая женщина не колебалась ни секунды. Она подумала о том, что мука,
отгородившая от нее мужа, скоро станет и ее достоянием, что миг соединения
с любимым близок, и в ее сердце была только радость. В искаженном
страданием лице поручика она видела что-то необъяснимое, таинственное.
Теперь она разгадает эту загадку. Рэйко показалось, что только сейчас она
ощущает сладкую горечь Великого Смысла, в который верил муж. Если прежде
она знала о вкусе этого сокровенного знания только от поручика, то ныне
испытает его сама.
Рэйко приставила кинжал к горлу и надавила. Рана получилась совсем
мелкой. К голове прилил жар, затряслись руки. Она резко рванула клинок в
сторону. В рот изнутри хлынуло что-то горячее, все перед глазами
окрасилось алым - это из раны ударила струя крови. Рэйко собрала все силы
и вонзила кинжал в горло по самую рукоятку.